Книга В Мраморном дворце - Великий Князь Гавриил Романов

Париж, 15 января 1883 г.

“Вчера я весь день от 2 до 8 1/2 час. просидел в Палате Депутатов, в заседании, в котором пало министерство Гамбетты. С одной стороны, это было страшно утомительно, потому что сиденье короткое и неловкое на скамейке и невозможно вытянуть ног, так что просто судороги делались в коленях от 6-часового скорченного сиденья (а я сидел в трибуне Президента Республики), но, с другой стороны, это было несказанно интересно и выкупало все утомление. В заседании декорума дисциплины нет никакой. Когда говорили депутаты неинтересные, то происходил шум и гам, более, чем неприличные. Депутаты вели себя, как школьники, вставали, гуляли, разговаривали, шумели, ножиками стучали по столам. Председатель, несмотря на все свое старание, никак всего этого неприличия остановить не мог. Из подобных речей мы не слышали ни слова и узнали про них только сегодня по стенографическим отчетам. Когда же говорил Гамбетта, внимание было большое и его хорошо было слышно. Он произнес речь великолепную, одну из самых красноречивых во всей его жизни. Несколько раз были единодушные взрывы аплодисментов. И все-таки он пал. У него огромное большинство в Палате, и это большинство, несмотря на всю симпатию к нему, от него отказалось, за ним не пошло, и он пал. Произошло это от того, что вопрос был поставлен на невыгодной почве. Речь шла о полной или частичной ревизии конституции и о способе избрания депутатов (scrutin d’arrondissement ou de liste – по административному признаку или по спискам). Принятие scrutin de liste было бы самоубийством теперешних депутатов. На это у них не хватило гражданского мужества, эгоизм превозмог. Большинство захотело себя самих спасти, и Гамбетта пал, хотя видно было, какою огромною симпатиею он пользуется; но пал благородно, великолепно, достойно”.

Париж, 8 февраля 1883 г.

“Посетил я бедного Ив. Серг. Тургенева. Операция удалась превосходно, но он опять, бедный, невыразимо страшно страдает своим старым недугом – грудной жабой, болезнью неизлечимой, от которой он может когда-нибудь совершенно неожиданно вдруг умереть. Ужасно его жаль”.

Афины, 9 марта 1883 г.

“В воскресенье после обедни мы отправились на мыс Фемистокла и вернулись оттуда к 6 часам. Мыс этот есть продолжение левого берега Пирея (если смотреть с материка), выдающегося в море и загибающегося потом далее еще налево к Мунихии и Фалеру, двум древним гаваням Афин. Назван он именем Фемистокла потому, что, по преданию и описанию Павзания, он был на этом мысу похоронен, что вполне вероятно. Действительно, место для этого выбрано превосходно, потому что оно находится как раз против Саламина, места его знаменитой победы над Персидским флотом Ксеркса, в расстоянии не более трех или четырех миль.

…Местность эта подарена несколько лет тому назад королю городом Пиреем. Начинается она непосредственно от той древней могилы, на оконечности которой стоял тот знаменитый Пирейский мраморный лев, который теперь в Венеции у ворот арсенала и покрыт руническими надписями. Здесь он заменен теперь портовым цветным огнем. На этом мысу король старается развести теперь сад, что, однако, плохо удается по причине скалистой почвы, отсутствия пресной воды и близости морской воды.

…Вторая прогулка была в понедельник. В этот день мы осматривали театр, открытый под Акрополисом лет 20 тому назад, но уже после нашего пребывания здесь в 1859 г. Он находится по южную сторону Акрополиса, у самого его подножия, так что сиденья, расположенные полукругом в виде амфитеатра, высечены в самом косогоре южного склона Акрополиса. На этот раз и самая неверующая нигилистическая критика германцев, все уничтожающая и ничего не созидающая, принуждена была спустить флаг и признать, что это есть, действительно, тот знаменитый театр цветущего времени Афин пятого века, современный блестящей эпохе Перикла, на котором происходили представления трагедий Еврипида и Софокла и комедий Аристофана.

…Поразительнее же всего то, что мы теперь бы назвали первым рядом кресел. Это действительно суть мраморные кресла со спинками и с некоторым выемом для более ловкого сиденья. Так как сидеть на голом мраморе было бы холодно и, вероятно, нездорово, то на эти кресла накладывались подушечки или тюфячки; и теперь еще прекрасно сохранились в передней части сиденья сквозные небольшие дыры, через которые снурками эти подушечки привязывались к мрамору, дабы они не съезжали и не двигались. Но что еще интереснее – это что на каждом кресле под сиденьем находятся высеченные в мраморе надписи о том, кому кресло предназначалось… Первый ряд кресел был весь от края до края занят жрецами тогдашних богов. Надписи эти означают должности, которым места принадлежат, как у нас кресла генерал-губернатора, обер-полицмейстера и т. д.”.

Афины, 21 марта 1883 г.

“Познакомился я с известным Шлиманом, открывшим развалины Трои и могилы в Микене, подле Аргоса, которые наделали так много шума и возбудили столько споров во всем ученом мире. Он очень оригинальная личность. Был он сперва купцом и долго проживал, лет 30 тому назад, в Петербурге, занимаясь торговлею индиго en gros [оптом]. В 1848 г. он даже был в Зимнем Дворце, в фельдмаршальском зале, на моей свадьбе в числе приглашенного почетного купечества. И теперь он еще не забыл по-русски. Нажив весьма порядочное состояние, он вздумал сделаться ученым, археологом, научился древнегреческому языку и отправился на Восток делать археологические раскопки. Он, должно быть, действительно, обладает каким-нибудь удивительным археологическим чутьем и имел неимоверное счастье. Его раскопки и в Трояде, и в Арголиде увенчались неожиданным успехом, и его имя сделалось известным всему ученому миру и возбудило общее внимание и интерес”.

Конечно, было бы трудно не согласиться с тем, что дед был одним из культурнейших людей своего времени, а по моему мнению, – и самым умным и образованным из лиц императорской фамилии. Он верил в прогресс и всегда смотрел вперед, что многим в России тогда было непонятно и недоступно.

Я слышал от матушки, что дед хотел, чтобы мой отец и дяденька (великий князь Дмитрий Константинович) поступили в Московский университет, но, к сожалению, поступить в университет им не удалось. К этому оказалось слишком много препятствий, а главное – желание деда расходилось с придворными взглядами того времени. Если брату Олегу нелегко было поступить в 1910 г. в Александровский лицей, то что же говорить о моем отце и дяденьке!

Но при всех положительных качествах, у деда был тяжелый и резкий характер, и потому многие его не любили. К сожалению, в их числе был и сам император Александр III, с которым, как я слышал, дед порой обращался резко, когда тот был наследником.

С воцарением императора Александра III окончилась государственная служба деда, которую он добросовестно нес в продолжение тридцати семи лет. С тех пор он почти всегда жил в своем имении Орианда, на южном берегу Крыма. Иной раз уезжал за границу, а также наезжал в Петербург и Павловск.

Помню, как в Павловске, в детстве, нас с моим старшим братом Иоанчиком приводили к деду здороваться по утрам, когда он пил кофе. Он давал нам кусочки сахара, предварительно опуская их в кофе и называл меня “совушкой”, потому что я моргал глазами. Когда мне было года два, деда разбил паралич. У него отнялась левая сторона и он, бедный, лишился речи. Его возили кататься в шарабанчике, запряженном лошадью Мишкой. Мишка шел шагом, а рядом шли управляющий двором деда генерал П.Е. Кеппен, дедушкины адъютанты и доктора, а иной раз – мы с Иоанчиком.